Форточка в Севере

Рюмка была хрустальная, советская, нашёл я её на Отакара Яроша, в районе студгородка, в Харькове. Она лежала в траве у тротуара, сверкала на солнце резным геометрическим узором, такой наносили на вазы — украшения быта в СССР. Форма изящная, с тонкой ножкой, небольшим основанием, на вид чуть меньше 100 грамм. Миниатюрный кубок с косой насечкой из ромбов и лучей. Красивая, я таких раньше не видел — чуть приземистая, с короткой талией, в которую вписан шар, с пузатой чашей. Ни сколов, ни дефектов, ни пятен, не было даже сивушного амбре. Звенела тонко и мелодично.

Такой предмет могли выбросить в форточку в пьяном буйстве, в мутном торжестве инстинктов с разорванными рубахами и баянами. Но поблизости не было домов, так, чтобы докинуть сюда. Может быть, студенты, хотя предмет слишком винтажный. Или кто-нибудь утерял из прохудившейся сумки, тоже повидавшей совковые времена. Я огляделся — утро, летнее запустение, почти никого поблизости. Постоял, подумал для приличия пару минут и взял кубок себе.

Пока шёл, гордился. Из ниоткуда получил подарок — не какой-то гранёный лафитник, не стеклянный крашеный ширпотреб или расхожий ретро-фужер, а редкий сосуд, возможно, с алмазной резьбой. У пьющего человека, наверное, сразу бы возник импульс обмыть такую посуду с её же помощью. Но мне нужно было на автовокзал, ехать 5 часов в юго-восточном направлении. И пить в такую жару только воду.

В пути я в основном спал, беспокойно, но с глубокими погружениями. Около полудня вышел на автовокзале в Севере. Зашёл в здание, осмотрелся, спросил у водителя, где узнать о съёмном жилье, нашёл рукописное объявление на стене. Созвонился с хозяевами, спросил у прохожих дорогу и пешком отправился на место встречи. Рядом с рынком нашёл здание, где был какой-то непонятный офис, стал ждать. Было людно, я сходил через дорогу в киоск за сигаретами и водой, вернулся. Через 15 минут пришёл хозяин жилья. Обсудили условия, цену, сроки. Однушка недалеко отсюда, посуточно, 200 гривень, все удобства. Ещё через 10 минут хозяин отвёз меня на своей синей «Ладе», кажется, семёрке, к пятиэтажному дому.

Квартира была на первом этаже, опрятный, ничем не изгаженный двор, пара окон выходили на улицу — в зелень и другой дом в отдалении. Я заплатил вперёд за несколько дней, узнал о деталях — горячая вода, выброс мусора, телефон хозяйки на всякий случай, получил ключи и стал жить. Обстановка обычная: шкаф-стенка дизайна конца 90-х, раскладной диван, кабельное тв с 40 каналами, котёл, холодильник. Балкона нет, через одинарную железную дверь хорошо слышны подъездные шумы.

Оставив маленькую спортивную сумку с вещами в доме, я пошёл на разведку — найти ближайший продуктовый. Нашёл, но он был микроскопический по площади и ассортименту. Купить там можно было разве что воды и хлеба, ну, ещё мороженого и пива. Затем отправился на рынок за овощами, попутно осматривая город.

Никогда раньше не бывал в Северодонецке, даже проездом. Оказался здесь по бюрократической необходимости. Знакомых тут — ноль, город для меня абсолютно новый. Сделаю все бумажные дела и уеду. Даже не предполагал, что мне понравится это место.

Первый день я обживался и отдыхал после дороги. Так случилось, что я был полностью оффлайн, да и в квартирке не было интернета, поэтому я смотрел телек, почти непрерывно листая каналы. Утром следующего дня я с документами двинул в госслужбу, где в огромной унылой и жужжащей очереди, вываленной во двор, провёл 5, а то и все 6 часов. Узнал много хаотической информации и ощутимо утомился на жаре. На приёме выяснилось, что второй мой визит должен состояться через день, а пока мне нужна дурацкая, но обязательная справка из другой конторы. Контора находилась, кажется, в здании горисполкома, где после полудня было пусто, а главное — прохладно. Там я справился быстрее, впереди был свободный день и вечер.

Я прогулялся вдоль бульвара Дружбы народов, посетил сохранивший советский флёр гастроном «Ландыш», где мне отчего-то сразу понравилось. Между народами, несмотря на названия бульваров, никакой дружбы уже не было — шёл 2017-й год, третье лето после начала войны, и жители Донбасса называли всё это именно «войной» и никак иначе. Дух советов, обычно долго цепляющийся за провинцию, здесь был сильно вытеснен ветрами 90-х. И оставался этот дух, в основном, в архитектуре, а «Ландыш» был и типовым, и одновременно каким-то возвращающим в детство. Такой островок или портал, где можно купить колбасу-новодел, но по старинке разрешено кирнуть или дёрнуть пива прямо в торговом зале, за столиком у большого окна.

В этом гастрономе от входа направо, в отделе с водой, сигаретами и алкоголем работала продавщица лет 45, она была в хорошем настроении. Мы немного разговорились ни о чём, я тут же, у столика выпил банку холодного джин-тоника, глядя на медленную жизнь за окном. Прохожих мало, машин вообще не было, и это центр. Место мне понравилось, я решил, что буду заходить сюда регулярно.

Потом я прогулялся, пересёк проспект Химиков, Гвардейский проспект. В парке была выгоревшая трава, пустые лавочки, редкие деревья, находиться там под открытым солнцем было невозможно. Когда вместо стриженого газона стали попадаться высокие сорняки, я понял, что дальше пойдут «бодыля» и повернул обратно. Добираться до видневшихся высоток микрорайонов тоже не было желания. Микрорайоны это уныло, а здания в центре Севера меня радовали. Вроде бы обычные, но не такие, как в остальных городах Донбасса. Попадались оригинальные трёхэтажки, где в угловых квартирах были застеклённые в две плоскости, наподобие веранд, большие лоджии. Кажется, к ним прилагались мелкие палисадники, они вносили в душу покой.

Я знал, что Север — молодой город, небольшой по размерам. Вырос вокруг химкомбината, заводов. В настолько новых поселениях, наверное, мне бывать не доводилось. В промзону меня не тянуло, за город, на природу тоже — я был в одиночестве, зависим от обработки документов и просто не знал, куда съездить. Но странная юность этого места ощущалась. Здесь, наверное, и кладбища намного меньше, чем в других городах.

Город — это люди. Народу было не так, чтоб совсем мало. Теперь Север был административным центром области, вместо попавшего под «кэнсел» Луганска. Много приезжих, много новых видов услуг. Много транзита, много военных. В центре часто попадались машины ОБСЕ — белые «Тойоты» с синим трафаретом Специальной мониторинговой миссии. Слышал, как служивых из этой конторы называли «клоунами», «недоразумением», «шарагой». Их тачки постоянно стояли припаркованными у престижного ресторана в центре.

Не помню, чтобы мне часто попадались полицейские патрули в городе. Кажется, чаще я замечал военнослужащих. У местных не было какого-то своего, особенного менталитета в том смысле, что заводские ничем не отличались от шахтёрских. Здесь была Украина, государственные флаги, администрация. Ватных разговоров на рынке, на улицах, в очереди в ЦНАП не было. Хотя напряжение в людях считывалось, особенно в приезжих. Не удивительно, до линии фронта недалеко.

Ещё в глаза бросалось количество молодых девушек. Практически все были красивые. Сюда перебралась пара достойных луганских ВУЗов, ну и студенток в военное время оказалось намного больше, чем студентов. Девушки были повсюду, это добавляло городу необычности и шарма.

Как-то в заповедном «Ландыше» ко мне уверенно направились двое мутного вида парней. Внешне их намерения казались определённо агрессивными. Я был удивлён, поняв, что это дуэт воспитанных и вежливых пьющих интеллигентов, живущих по соседству. Им не хватало какой-то мелочи на пластиковый стаканчик для шмурдяка. Угостив их тарой, я слегка побеседовал с ними и тут же был приглашён к ним во двор для алко-общения. Очень душевные тусовщики оказались, но я предпочёл пойти домой, купив сигарет и банку пива. Если они завсегдатаи — увидимся ещё. Но больше мы не встречались.

За без малого неделю в Севере я, конечно, не успел полюбить или влюбиться в город, в котором оказался не по своей воле, впервые, без здешних связей. Но отчётливо появилась симпатия, мне здесь точно нравилось. Может быть, дело в том, что у меня образовался небольшой отпуск, произошла смена обстановки, временно исчезли заботы, не считая бюрократических визитов. Было лето, я не думал о хлебе насущном, предоставленный самому себе, гулял, смотрел, думал, почти не контактировал ни с кем. Ничто не загружало мою область задач, кроме покупки провианта и варки пельменей. Хорошо помню, что мне дышалось легко и свободно.

После одного из визитов по бумажным делам, сделав и сдав ксерокопии справок, я снова прогуливался по тихим местам центра. Случайно обнаружил небольшой книжный магазин. Он переживал упадок, продавщицы были сильно не в духе — не от того, что вместо книг им приходилось реализовывать чуть ли не куклы и кастрюли, а потому, что жизнь встала перед ними мрачным задом. Среди затхлости безнадёжно лежали б/у детективы, переводные женские романы, советы по огородничеству и садоводству. Я вдруг выразил желание купить какой-то блёклого вида роман Чейза — по его обложке ползала мелкая букашка. Но продавщица переложила издание под прилавок, недовольно сказав, что это её личная книга. Я вышел, прошёлся вдоль домов с таинственными пыльными дворами. Когда переходил пустынную дорогу недалеко от умеренно помпезного ДК Химиков, шов на ремне моего подсумка распустился и маленькая чёрная сумка упала на проезжую часть. Тут же появился серебристый «Лексус», я быстро поднял упавшее и перешёл на другую сторону. Тачка с рёвом промчалась, приличная скорость для городской черты. В сумке лежала разбитая хрустальная рюмка из Харькова, которую я иногда носил с собой. Три острых, разной величины осколка отправились в ближайшую урну. Было слегка жаль кубка, но — как пришло, так и ушло. Не Грааль же, подумал я тогда.

Наутро у меня был день рождения. Почему-то не было комаров, хотя сосновые леса росли за городом, в открытое с вечера окно была слышна музыка. Где-то включили Doors — The Crystal Ship. Первое поздравление по мобильному пришло в 8:45. Звонила землячка, недавно дружим в соцсетях, есть реальные общие знакомые. Звонок был из Киева, в тот момент она находилась там. Мы с ней полные противоположности: по полу, географической мобильности. Она в туристическом бизнесе, объездила, наверное, весь земной шар, куда способны дотянуться операторы и авиакомпании. Я же бывал мало где, и большинство поездок приходилось на детство и юные годы. Максимальные достижения: Яремче, Мукачево, Львов на Западе, Волгоград на Востоке, Старый Петергоф, Ленинград на Севере, полуостров Крым, вплоть до Фороса на Юге. Когда-то под Феодосией, в Двуякорной бухте, после шторма на берегу я нашёл симпатичный бокал в подстаканнике. Жёлтое стекло, косой узор, абсолютно целый. После он достался кому-то из друзей в подарок.

Это моё путешествие в Север было как бы срединным, без фанатизма. Подарков никаких не было, только поздравления по телефону. Это именно то, что надо — спокойно и слегка необычно. День начинался приятно, свободно и легко. Я опять сходил на рынок, купил овощей и фруктов, зашёл в любимый гастроном, где взял пять стеклянных бутылочек джин-тоника и пачку сигарет. После, уже у дома приобрёл 2,5 литра светлого пива. Город вокруг меня был дружелюбным, простым, мне казалось, что я ему тоже нравлюсь.

Почти весь день я провёл в квартире. Говорил по телефону, смотрел кабельное, читал. Мне предлагали в дорогу взять «Стеклянные книги пожирателей снов» Гордона Далквиста, детективный стимпанк. Но я отказался, название убивало выспренностью, поэтому я прихватил свою ещё не дочитанную «Семь экспериментов, которые изменят мир» Руперта Шелдрейка. Морфогенетические поля, муравейники за стеклом, науч-поп для поездки, на мой взгляд, подходил больше.

Но телевидение и книга были только частью дня, всё время бодрствования я распределил в плавном употреблении джин-тоников и пива. Всё было замечательно, разве что пить приходилось из хозяйской кружки, а не из хрустального бокальчика. У меня был крошечный тортик или крупное пирожное. Во второй половине дня пришлось всё же ещё раз прогуляться в «Ландыш» и добрать две жестянки джин-тоника. Не знаю почему, но этот напиток тогда меня устраивал. Улицы были полны жизнерадостных девушек, даже местные коты, казалось, слегка улыбаются, слушая сверчков. Я вернулся в квартиру, потому что уже сильно хотелось спать.

***

В ту ночь мне приснился сон. Я с какой-то девушкой шёл по грунтовой дороге посреди пшеничного поля. Небо было чистым, голубым, тёплым. Ослепительно сияло солнце. Поле на ветру волновалось, как океан, и мы тоже на ходу немного шатались ему в такт. Из-за ветра, солнца и шороха колосьев, похожего на прибой, я не мог рассмотреть свою спутницу. Она всегда ускользала от прямого взгляда, почти растворялась в пейзаже.

На небосводе возникла тёмная одинокая туча, она была небольшой, быстро ползла, а тень от неё накрывала половину поля. Всё стало темнее, прохладнее и вот мы уже идём в дремучем, огромном лесу. Здесь растут трёхсотлетние грабы, сомкнувшие кроны в сплошной зелёный щит, не пропускающий ни одного солнечного луча. Мы шагаем по небольшой тропке среди колонн-стволов. Тенистый воздух изредка прорезают вскрики птиц, звуки долго катятся, как под куполом гигантского собора. Пахнет старой листвой, сухими ветками, грибами.

В лесу мне удаётся рассмотреть девушку. У неё длинные чёрные волосы, она высокая, крепкая, с естественно развитой мускулатурой рук и ног. На ней лёгкое чёрное платье в мелкий белый цветок, простые сандалии. На шее крупные красные бусы в три ряда и странный амулет — крохотный витой рог, из которого доносится тонкий свист.

— Не молчи, не кисни! — сказала она с шутливым укором и дружески толкнула меня кулаком в плечо.

В ней была большая сила, меня шатнуло в сторону, и я чуть не повалился в цветущие папоротники, среди которых росли приземистые изумрудные грибы. Девушка рассмеялась, у неё был высокий чистый голос.

— Я знаю этот лес, — сказал я и услышал эхо своих слов. — Если двигаться вдоль, то можно идти целый день и не выйти к краю. А если поперёк, вправо или влево, то можно пересечь за час. Это юг Киевской области или север Винницкой.

— Или запад Черкасской, или восток Хмельницкой, — весело подхватила она. — Мы будем идти прямо, значит вдоль.

Наверху что-то тихо и равномерно шуршало. Я догадался, что там идёт дождь. Но сюда, вниз не попадёт ни капли, здесь всегда сухо. Вход для любого ненастья закрыт.

— Кто ты? — я наконец решился спросить. — Кажешься мне знакомой.

— Это не важно. Давай, пока мы идём, я почитаю тебе стихи? Ну, слушай.

Она стала нараспев произносить фразы, звучно и красиво. Сначала я не улавливал смысла, слова казались незнакомыми, похожими на латынь или греческий. Мне захотелось поглубже вдохнуть лесной воздух, который уже пах озоном. Выдохнуть я не успел, закружилась голова, древние деревья завращались вокруг, молодая трава быстро прорастала в воронках от взрывов, чёрный дым клубящимся и распухающим гигантом шевелился над степью, капли влаги застревали в паутине мицелия, заросли вьюна охватили полуразрушенный мост, под ним в обмелевшей реке зеркало отражало звуки, и они были окнами в неведомое, каждое окно распахивалось в свою тайную бесконечность, там нет времени, и мы всё ещё шли по лесной тропинке, и я понимал каждое слово из этой знакомой поэзии.

— Любую стену ты сделаешь дверью для выхода или входа

Или

Катит колесо в тумане, собирает лунный свет

Или

Кто хочет идти, судьба подвезёт, а кто не желает — потащит

Или

Можно выйти под кольцом, а можно ходить по кругу

Или

Домчись вслепую на колеснице до врат в сердцевине зари

Или

То, что разбито — выхода тень, что открыто — дорога домой

Пока я слушал её голос, всё сливалось в единую мелодию, музыку сфер, поражало глубинным смыслом, вызывало душевный трепет. Я прекрасно понимал, о чём это, я и сам это знал, а теперь услышал как один переливающийся, гармоничный поток. Так, незаметно, мы вошли в самую тёмную чащу, где всё замерло в тишине.

— Ну, вот, — обычным голосом сказала она, — скоро, наверное, придём.

— Может, мы уже пришли? — спросил я, глядя на древесные стволы за другими стволами.

— Никогда не знаешь, — загадочно сообщила она.

И тут мы увидели особенное дерево. Оно отличалось от других. Кто-то здесь, в глухом лесу привил к стволу граба чужеродную ветку. Кору грубо разодрали, установили черенок, прибили его гвоздями и замазали грязью. Привитая ветка казалась мёртвой, а само дерево тяжело болело. Возле привитого места в стволе образовалось обугленное дупло, сочащееся чёрным гноем. Когда мы подошли ближе, из дыры с жужжанием вылетел рой каких-то мух. Их были тысячи, они серым потоком взмыли вверх и исчезли из виду, только лес наполнился слабым гудением.

— Фу, гадость, — отшатнулась девушка и потянула меня за руку дальше.

— Это тёмные силы, — сказал я. — Надо же.

— Всякие тут силы, какие хочешь, — отозвалась она.

— Нам нужны высшие, — я подбирал слова, — ни от чего не зависящие.

— Надеюсь, мы дойдём сегодня до богов или они до нас, — моя спутница не теряла бодрости, на ходу размахивая найденной сухой ветвью.

— Боги или бог? — спросил я.

— Это не принципиально. Бог тоже не конечная инстанция. Над ним есть кое-что древнее и могущественнее, о ком почти никто не знает. Эта дальняя даааааль, дальняя дааааль, далёооооокая дааааль!

Моя спутница пропела незнакомый, но приятный мотив. Эхо разлетелось по всему лесу. Под её мощными шагами громко хрустел хворост.

— Что, и так до бесконечности? — засомневался я.

— Ну, нет. До того места, где бесконечность больше не работает.

Только я задумался над сказанным, как мы пришли на небольшую поляну. В отличие от остального леса здесь росла мелкая мягкая трава. Горел маленький костёр, не дававший дыма, но приятно пахнущий.

Девушка поднесла к губам свой рог-амулет и громко мелодично свистнула. Тут я заметил у костра три фигуры. Две были похожи на человеческие, обычной величины, и они светились изнутри, не очень ярко, как матовые лампочки. Затем их свечение сменилось разноцветной мозаикой, фигуры заполнились множеством чередовавшихся изображений. В одном силуэте мелькали люди разных рас, возрастов, гражданские, в униформе — военной, медицинской, спортивной и так далее, появлялись города, посёлки, заводы, корабли, самолёты, поезда, разнообразная техника, затем картинки из культуры, религии, новостей, словом, всё, что было связано с человеческой цивилизацией.

Другая фигура наполнилась образами планеты: пустыни, океаны, острова, горы, ледники, леса, реки, облака, водопады, ураганы, тундра, степи. Самые разные места быстро появлялись и исчезали. Я зачем-то поднял руку и коснулся пальцами своей щеки. То же движение тотчас повторили обе мозаичные фигуры. Если я делал шаг в сторону, они синхронно копировали его. Молчали и вели себя, как мои отражения.

Третий из них был тоже похож на человека, только ростом около трёх метров. Он весь был одет в красивую одежду из меховых шкур, включая обувь и высокую шапку. Мех был прекрасный — густой, чистый, блестящий, мягкий, с приятным сочетанием цветов, с золотыми и серебристыми искрами. Рослая фигура тоже как бы источала мягкое свечение, невидимое, но ощутимое, словно тепло.

При взгляде на великана я остро ощущал, что человеческое тело медленно горит, окисляется всю свою жизнь. А он не сгорал, только исторгал невидимый быстрый свет. Но ещё я осознавал, что во время сгорания человека, в его жизни существует огонь разумного сознания. Это как бы два разных процесса, отражающиеся друг в друге.

Мои мысли прервал голос высокого в шкурах. Он протянул руку ладонью вверх в направлении моей спутницы, словно и указывал на неё, и дарил ей что-то с торжественным видом. Громкий голос прогремел:

— Паталатака!

Девушка стояла неподвижно, глядя на костёр, только её амулет продолжал негромко свистеть.

— Перволюдь! — сказал высокий уважительно, а затем сделал сложный жест руками в меховых перчатках. В этот момент откуда-то из-за мозаичных фигур начали выходить к костру невысокие белёсые существа. Их было больше десятка, они непрерывно ходили по поляне кругами. Коренастые, совершенно одинаковые, вместо голов у них были черепа с глазницами, затянутыми такой же белой кожей, как всё тело. Из черепов в стороны росли короткие рога. Существа молчали, на груди у каждого висела тёмная коробка с ручкой, которую они все крутили. Коробки издавали неприятный, почти мучительный шум.

Это продолжалось недолго. Высокий стал указывать на белых ходоков вертикально поставленной ладонью, а они один за другим разрезались изнутри пополам от черепа до основания туловища. Из их вскрытых тел вылетало что-то вроде ноющего вздоха, а сами тела валились в костёр и мгновенно сгорали вместе с шумящими коробками. Одно, последнее существо так же расстегнулось изнутри, но из него вытекло вверх очень большое радужное пятно. Оно приняло вид похожей на женскую фигуры с изящными длинными руками. Всё, до чего дотрагивалась эта парящая над землёй сущность, становилось ослепительными вспышками. Вспышки не гасли, но так и оставались распустившимися цветками света. Лес вокруг поляны стал заполняться световым цветением.

Девушка рядом со мной подняла из травы тяжёлую грабовую ветку, без усилий подняла её над головой и энергично ударила о своё колено. Раздался оглушительный хруст, и я проснулся.

***

Летнее утро было спокойным. Я поднялся с раскладного дивана, чтобы пойти в ванную и почувствовал крепкое похмелье. Голова кружилась, а в ушах ещё раздавался величественный голос — «Паталатака!». Одинаково сильно хотелось воды и курить.

Я умылся, выпил стакан минералки, взял сигареты и прошёл в комнату. В квартире курить было нельзя, и я использовал форточку как дымоотвод. Завтра завершится эпопея с документами, я отдам ключи хозяевам, а потом вокзал и дорога.

Форточка в этот раз почему-то открывалась с трудом. Я с усилием потянул за рукоятку на себя и вдруг услышал острый щелчок. Стекло в форточке треснуло, небольшой треугольный осколок упал между оконных рам. Я озадаченно уставился на косую трещину и тут с улицы послышался какой-то необычный шум. За окном на тротуаре остановились прохожие, они смотрели на дом, куда-то вверх. Шум нарастал, раздались удивлённые возгласы. Что-то происходило, я быстро оделся, вышел в подъезд, спустился к железной двери и оказался во дворе. Интуитивно я обогнул торец дома и выскочил к дороге, куда выходили окна моего жилья.

На всех пяти этажах дома трескались стёкла в форточках, осколки сыпались вниз, в траву и абрикосы. Трещины появлялись и на стёклах металлопластиковых окон. То же происходило во всех соседних домах. Отовсюду слышался хрупкий и пронзительный, тревожный, стеклянный шум. Это было удивительно — казалось, звон катился по всему городу.

Август, 2022